Библиотека музея

"Есть люди живые, мертвые и те, кто ходят в море"
Сент-Экзюпери

Где-то в середине прошлого века в заполярном заснеженном городе Мурманске собралась небольшая группа молодых людей, ихтиологов и океанологов, которым было суждено совершить великие открытия рыбных ресурсов в Атлантическом океане и Арктических морях. Их объединяла единая цель - океанический поиск под флагом научно-поискового флота "Севрыбпромразведка". Под руководством мудрого наставника, руководителя промысловой разведки, Леонида Натановича Печеника, они уходили в море на 6-8 месяцев, чтобы, возвратившись, передать рыбакам новые ресурсы рыбных промыслов в районах: Новой Земли, Шпицбергена, Гренландии, Флемиш-Капа, Бафиновой Земли, Южной Георгии, Фолклендских о-вов, Патагонском шельфе. Эти совсем еще юные ребята выходили из Кольского залива в леденящие седые волны Баренцева моря, и далее, в открытый океан и свободу, где в бескрайних водных просторах они познавали неизведанное и себя. Они были моими морскими путниками, друзьями, коллегами того, прошлого времени, романтической никогда незабываемой юности, прошедшей под шквалами штормовых арктических ветров, под мерцанием Полярной Звезды, в золотисто-синих вспышках Полярного сияния, и в гигантских волнах южных 40-х ревущих. Да, это были они, никогда незабываемые мои первые наставники-соратники: Слава Зиланов, Федор Трояновский, Георгий Лука, Вася Генчев, Юрий Буздалин,

Виктор Кеменов, Анатолий Клименков и капитан-помор Павел Сазонович Самарин, давшие первые уроки моих океанических университетов. Мы вместе созидали и стояли у истоков "золотого века" океанических рыбопромысловых открытий, которые останутся непревзойденными во все времена. И когда, в конце XX столетия разрушился СССР, и практически прекратились все океанические научно-поисковые изыскания России, последующие "мирские дела" наши оказались лишь слабой тенью великого морского прошлого, живущего в моей памяти, песней штормового ветра в мачтах, ледовыми Арктическими полями и каким-то особенным, банановым запахом тропических морей. И хотя невозможно войти в одну и ту же реку дважды, и невозможно возвратиться в прежний океан юных лет, наша человеческая память хранит и эту реку, и наш океан...

В настоящее время, в пришедшем 21-м столетии, уже немного осталось ветеранов-рыбаков и промысловых разведчиков, которые когда-либо посещали этот далекий арктический регион, имевший огромное значение для наших океанических промыслов в середине прошлого века. С того времени прошли многие десятилетия нелегкой опасной морской жизни и те 30-40 летние "старики" - рыбаки, обучавшее нас на штормовых палубах средних рыболовных траулеров-дрифтеров, СРТ, уже находятся в ином мире. Их души, рыбаков моря, не могут покоиться в темной, неподвижной земле и, поэтому, возвращаются обратно в бескрайние просторы океана, воплощаясь в парящих высоко над океаном белых альбатросов.

Для них, промысловых разведчиков, Порог Мона и соседний, идущий на юг от о-ва Ян-Маен, Порог Ян Маен, представляли в 50-60-е годы прошлого столетия особый стратегический ареал океанического поиска, где они проходили испытания суровым полярным морем. На этом ареале подводное плато и гряда гор с отдельными возвышенностями 600-1000 м разделяет Гренландское и Норвежское моря по границе от Исландии до о-ва Ян Маен, и далее, на северо-восток, до острова Шпицбергена. Район уникален по своей биологической продуктивности под воздействием Атлантического течения Гольфстрим, исходящего теплым тропическим потоком шириной более 100 км из Мексиканского залива, как из пульсирующего сердца Земли. Это и есть Gulf-stream - течение залива, которое под воздействием гравитационных сил вращения Земли пересекает Атлантический океан в северо-восточном направлении.

На 60 градусе северной широты это течение уже под названием Северо-Атлантический дрейф вливается еще теплым океаническим потоком в Арктический бассейн, в Норвежское море, между Шетландскими и Фарерскими островами. Наиболее мощная ветвь течения уходит к берегам Норвегии, к Лофотенским островам и далее в Баренцево море, где достигает Белого моря и Новой Земли. Здесь под воздействием атлантических вод, смешивающихся с холодными арктическими водами, развивается обильная арктическая ихтиофауна - неисчислимые рыбные стада: трески, сайды, окуня, палтуса, камбалы, полярной трески. Более слабые потоки теплого течения ответвляются на северо-восток, вдоль порогов Ян-Маен и Мона, к острову Шпицбергену.

Смешение теплых Атлантических вод, несущих сотни миллионов тонн микроэлементов и питательных планктонных веществ, с Арктическими водами и их динамический обмен по вертикальным и горизонтальным слоям создает высокопродуктивные зоны, называемые учеными полярными фронтами. Подобные водные массы особенно благоприятны для развития наиболее обильной в северном полушарии Земли жизненной пищевой цепи - фитопланктон - зоопланктон - рыбы - морские млекопитающие и на вершине этой цепи полноправные хозяева-исполины Арктики - белые медведи, с которыми нашему герою придется соприкоснуться не единожды. На данной акватории, на границе Норвежского и Гренландского морей, в летне-осенние месяцы собирается "весь цвет" обитателей Арктики. Именно этому региону, протяженностью около 1000 морских миль, мурманские разведчики решили уделить особое внимание в 50-60-е годы прошлого столетия.

В тот исторический период промысел в открытом океане практически отсутствовал, так как норвежские, исландские и европейские рыбаки использовали лишь свои, как тогда полагали, "неисчерпаемые" прибрежные ресурсы и богатые рыбные запасы Северного моря. Многочисленная сельдь приходила в прибрежные воды в зимне-весенний период и затем исчезала, рассеиваясь в океанических глубинах до очередного подхода следующей весной. Но истинный природный процесс обитания и поведения сельди был совершенно иным.

Когда в конце 50-х годов, в августе-сентябре месяце, первые поисковые суда поставили контрольные дрифтерные сети на пороге Мона, то сети не сразу погрузились в море, задерживаясь на очень плотных скоплениях рыбы в толще воды. И затем все сети затонули под тяжестью необычайно большого улова сельди. В истории первопроходцев заморских земель был отмечен подобный невероятный случай в далеком XV столетии, у берегов Канады. Тогда, в июне 1497 года, европейский открыватель Канады, капитан судна "Мэтью" Джон Кабот решил остановиться перед большой неизвестной землей, простирающейся перед его взором на западе, и опустить якорь на Большой Ньюфаундлендской Банке. Тяжелый корабельный якорь не сразу ушел на дно, задерживаясь на спинах огромной трески, достигающей размеров до 1,5 м, и моряки черпали рыбу корзинами прямо с поверхности моря. Об этом ходят вековые рыбацкие легенды на Ньюфаундленде и по сей день.

Рыбацкие легенды Норвежского моря и порога Мона были скоротечны и продержались недолго. Причиной этому послужила, как ни парадоксально, эффективная поисковая работа и еще более эффективный промысел, который практически за одно десятилетие уничтожил самое могучее стадо рыбы в мировом океане. Здесь советские рыбаки очень активно исполняли свою работу, заполняя все море до горизонта огнями судов больших и малых, многоэтажными огнями плавбаз и танкеров. А вокруг плавали отбросы ящиков, бочек, мусора и даже случайно упавшие за борт арбузы, доставленные на плавбазах "Памяти Кирова", "Памяти Ильича", "Северодвинск", "Воркута", "Тамбов" на промыслы в Норвежское море. В те 60-е годы XX столетия акватория Норвежского моря напоминала в осенне-зимние месяцы огромные мегаполисы в десятки тысяч квадратных километров. Но, уже в 1969 г. был введен международный мораторий на промысел сельди в Норвежском море по причине почти полного ее истребления человеком. На частичное восстановление этого рыбного стада потребуется 25 лет.

И вот его первый в жизни поисковый рейс на потрепанном морем и перманентно ржавом среднем рыболовном траулере, СРТ-1053. Он испытывал странное смешанное чувство восторга перед ожидаемым неизвестным и одновременно какое-то вялое безразличное душевное состояние, находясь на миниатюрном, темном и перманентно ржавом рыболовном судне, источающим странные пока еще непривычные специфические запахи. Но было ясно и осознанно одно неоспоримое предчувствие - начиналась абсолютно новая жизнь. Отход от причала было бы ничем не примечательным и даже скучноватым, если бы не эпизод со сбором экипажа. Уже истекли все сроки отхода, но недоставало двух матросов. Так как поисковый рейс по подготовке промысла сельди был на особом контроле Управления "Мурмансельдь", всемогущий начальник отдела кадров, Петя Грохотков, приказал капитану забрать на судно первых попавшихся матросов. Как сказал Грохотков: даже лежащих пьяными на пути к порту, ко 2-й проходной, от улицы Шмидта, через железнодорожный путь, вниз к улице Траловой. При этом он уточнил, может быть и в шутку, чтобы подбирали только тех, которые лежат головой в направлении к проходной, что неоспоримо указывало бы на их стремление попасть на судно. Все инструкции были выполнены точно, и двух молодых моряков буквально принесли на руках в столовую команды, и что самое важное, с паспортами и санитарными книжками. Действительно, моряки шли на судно, но совершенно другое. Однако это уже не имело никакого значения, так как отдел кадров дал свое беспрекословное всемогущее разрешение - "Добро!". Пограничная проверка этих двух мертвецки пьяных рыбаков также прошла без осложнений: молодой пограничник, для формальности подняв голову каждого матроса за волосы, сверил с паспортом и дал разрешение на выход в море. В последующем эти ребята были безотказными трудягами в рейсе, работая вахты и подвахты в таком же рвении, как, очевидно, они употребляли свое живительное зелье.

Наконец, поисковое судно вышло из Кольского залива по фарватеру, оставляя слева по борту поселки - Три ручья, Абрам-мыс, который они назвали Абрам-каргой, Минькино, Мишуково, Горячие ручьи, Полярный, и справа - Торговый порт, Зеленый мыс, Росляково, Сафонове. Справа по борту показался таинственный и могущественный Североморск, на рейде которого возвышался один крейсер и несколько атомных подводных лодок. Большой рейд Североморска ограждали тяжелые стальные плавающие "боны", к которым прикреплялись противолодочные металлические сети, уходящие на большую глубину, до дна Кольского залива. Пройдя Тюву-губу, их траулер-дрифтер вышел в открытое море, оставив, справа по борту знаменитый остров Киль-дин, остановивший все попытки отборных немецких эскадр прорваться в Кольский залив. Курс проложен истинный север с поворотом на северо-запад, минуя слева по борту полуостров Рыбачий, и далее, вдоль побережья Кольского полуострова и Норвегии, к Нордкапу, на границу Баренцева и Норвежского морей. Капитан, опытный арктический мореход, держался значительно мористее, чтобы избежать воздействия сильного встречного прибрежного течения, идущего от Нордкапа.

Через 20 часов СРТ достиг мыса Нордкап, наиболее северной точки Европейского континента. Он впервые увидел этот темно-серый утес с обрывистым краем в сторону моря, около 300 м высотой, покрытый волнистыми отрогами ущелий, в глубине которых виднелись грязновато белые пятна снега и бродячие призраки синего тумана. Здесь холодное серое Норвежское море миллионы лет беспощадно избивает скалы Лофотенских островов, и голый серый утес Нордкапа, отчаянно сопротивляясь, показывает обратно свой презрительный гранитный оскал против жестокости надменного Ледовитого океана. Под впечатлением увиденного ему спонтанно захотелось воплотить это в какую-то особенную, близкую его сопереживанию, рифму, хоть немного отражающую вечную борьбу природы за существование:

На этой грандиозной сцене титанической борьбы всегда присутствуют вечные участники - никогда не утихающий штормовой ветер, седые тяжелые волны и белые стаи морских буревестников. А мы, мореходы, - зрители вместе с тысячелетними владельцами этих просторов норвежскими рыбаками, которые всегда находятся здесь, у Нордкапа, как бы охраняя свой знаменитый утес от пришельцев. Они стоят, широко расставив ноги, на палубах своих судов, как когда-то стояли на драконовых кнаррах их предки - Флоки Вилгердарссон и Эрик Красный - идущие открывать Исландию и Гренландию. Это и есть самая северная географическая точка Европы на 71° 10' 21" секунде северной широты и 25° 47' 40" восточной долготы, расположенная на небольшом острове Магероя. Хотя сами норвежцы полагают, что соседний, более западный, нисходящий в море утес Книвсклодден, находится почти на 1500 м севернее.

Но континентальной, а не островной, как Норд Кап, самой северной точкой Европы считается мыс Киннародден, полуострова Нордкин, находящийся на 71° 8' 2" северной широты и 27° 39' восточной долготы, что около 68 км восточнее Нордкапа. Нордкин - плоский мыс-утес заметно ниже, но такой же серовато-угрюмый, как Нордкап и немногим выделяется от окружающих береговых утесов. Все мурманские моряки очень хорошо знают эти наиболее памятные и заветные географические точки, которые напоминают последний раз родной порт, когда уходишь на 6 месяцев в океан, и, наоборот, предвещают скорую встречу с родной землей. Именно после Нордкапа, уходя в море, начинается тот знаменитый рыбацкий календарь, в котором вычеркиваются вначале прошедшие месяцы и недели. А на обратном пути, после Нордкапа, уже считаются часы до прихода в порт, да никто уже и не спит, а все побритые и вымытые в последней судовой бане слоняются бесцельно, как сонные призраки, по судну.

От Нордкапа, согласно научно-поисковому заданию, они должны были продвигаться поисковыми курсами под острым углом - галсами 15-20 миль от континентального склона и банки Копытова в северо-западном и западном направлении, до порога Мона, с целью поиска летних нагульных скоплений сельди Норвежского стада. Надо было подготовить сырьевую базу для огромного дрифтерного флота, уже практически собравшегося на рейде Мурманска и в портах Балтийского моря, ожидающего обнаружения поисковиками скоплений сельди. Следом за ними в Норвежское море выходили еще 5 поисковых средних рыболовных траулеров, типа СРТ и СРТ-Р, которые должны были закрыть поиском всю фронтальную зону над порогами Мона и Ян Маен.

Ожидалось, что в этом году на промысле сельди будут работать не менее 1000 дрифтерных судов, 8-10 плавбаз и 6-7 танкеров, обеспечивая этот грандиозный экспедиционный лов. Они прошли от Нордкапа на север не более 80 миль, и неожиданно после ветров и туманных волн Лофотен оказались в совершенно ином необыкновенном мире. Так, очевидно, ощущает себя странник в пустыне, когда вдруг попадает в оазис с зелеными кокосовыми пальмами и прохладными ручьями. Стояла удивительная для Арктических широт, между 71-73 градусами северной широты и 5-15 градусами восточной долготы, солнечная теплая погода, привнесенная нежданным для этой поры года Атлантическим антициклоном. Практически на всей северо-восточной акватории моря установился полный штиль, и многочисленные разновидные чайки спокойно восседали на изумрудной поверхности моря, как облетевшие белые пушинки тополя на зеркальной глади пруда. Величественные и самодовольные большие морские чайки - олуши и клуши благосклонно делили пространство с вездесущими и всегда сварливыми маленькими глупышами. Но сейчас это птичье царство было спокойно и лениво, в наслаждении такого необычного погодного благоденствия и в предчувствии их векового инстинкта - "надо отдохнуть, это долго не продлится". Они были правы - благоденствие в Арктике всегда скоротечно.

В расслабленной идиллии полуденного солнца и полнейшего штиля чайки не обращали никакого внимания на рыболовное судно, даже не делая ленивых попыток поживиться судовыми отходами, выброшенными за борт. Морским пернатым и так было достаточно пищи: рассеянных стай мелких рыб, взвешенных в толще воды прозрачных мальков-кальмаров и зоопланктона, заполнивших всю толщу воды на северо-восточной акватории Норвежского моря. Поставленные планктонные сети "Джеди" вытаскивались на борт с уловами зоопланктона, красного калянуса, фитопланктона и покрытые слизью мальков кальмаров в их еще прозрачной аморфной стадии. Это был пик арктической весны, которую здесь стимулировал мощный поток Гольфстрима, его особенно сильной ветви, идущей от Нордкапа на север, к острову Шпицбергену.

В Арктику пришел Полярный день, и солнце в июле не садилось за горизонт, а только приспускалось к поверхности моря, и, повисев около часа над горизонтом, вновь начинало свой суточный эллипс на небосводе. В изумрудно-прозрачной синеве арктического неба ярко-желтый диск солнца казался изображением художника-фантаста, как будто застывшее на небосводе сказочное светило непознанных миров. Бесподобную зачаровывающую красоту летнего штиля в Арктике дополняли гренландские киты, извергающие 2-3-метровые фонтаны почти рядом, у борта судна. Казалось, что только протяни руку, и можно дотянуться до черной лоснящейся спины морского гиганта, не обращающего никакого внимания на прыгающих и кричащих на палубе невзрачных человеческих существ. Кит медленно с вздохом-выдохом уходил под корпус судна, предварительно обдав всех фонтаном брызг с характерным рыбным терпким запахом. Гренландские киты уверенно шли на север, и это было очень хорошим знаком для поисковиков - они на верном пути, так как киты никогда не идут на север в этих широтах, если рыба не мигрирует в этом же направлении. Также наличие большого скопления птиц и их спокойное от сытости поведение подтверждало, что именно на этой акватории, смещаясь севернее, необходимо вести основной поиск.

Гидролог экспедиции, Юра Семенков, студент-практикант ленинградской "Макаровки", и третий штурман совместно брали пробы глубинной и поверхностной воды, ее температуру, определяя наличие фронтальной зоны между атлантическим и полярным течением полярный фронт. И вот, на третьи сутки поиска был обнаружен резкий температурный градиент со скачком температуры от 7-8° до 4-5°, что указывало на фронтальную зону и приближение к северо-восточной акватории порога Мона, где абиссальные глубины уменьшились до 2000-2500 м. Арктика здесь, на границе с Гренландским морем, уже не была так благосклонна и приветлива, так как появился густой туман, на стыке теплого и холодного течений, и потянул леденящий ветерок северных направлений. Но и времени у них на праздное созерцание уже не было - они выходили в район "боевых" поисковых действий. Новенькие, установленные специально для этого рейса поисковые эхолоты "ХАГ - 400" и "Кальмар", пощелкивая и поскрипывая пером-иголкой на синей электротермической бумаге, фиксировали всю биомассу в толще воды, почти до морского дна.

Поисковики вскоре оценили прилежную работу своих электронных помощников. На акватории между 71° ЗО'-73° 00' северной широты и 5°-8° восточной долготы были обнаружены первые признаки нагульной сельди, находящейся в дневное время рассеянными частыми стайками-косяками вдоль порога на глубине 70-100 м от поверхности моря. В это время года сельдь шла на северо-восток, в направлении подводного хребта Книповича у о-ва Шпицбергена. Миграция рыбы обусловливалась, прежде всего, степенью прогрева поверхностных и глубинных вод и питанием, что и определяло глубину нахождения рыбы, скорость ее миграций, плотность скоплений и интенсивность питания зоопланктоном. Наиболее оптимальной такая гидрология здесь должна быть в Августе-Сентябре, сообразно, как и кормовые, нагульные миграции сельди на север и затем обратно, на юго-запад, вдоль абиссальных порогов, к Исландии.

Капитан решил выполнить пробный замет сетей и сообщил в штаб Промразведки, в Мурманск, о появившихся весьма обнадеживающих промысловых признаках сельди. По поисковым приборам были локализированы наиболее плотные стаи t*i над ними в 10 часов вечера были выметаны 30 сетей (длина каждой сети около 20 м) с различной ячеей от 26 до 36 мм, чтобы определить весь размерный состав мигрирующей рыбы, предполагая, что это первые отряды наиболее крупной нагульной сельди, так называемый исландский залом размерами 35-38 см и более. Тактика и техника промысла основывалась на поведенческом характере нагульной сельди, с учетом того, что в вечерне-ночное время рыба приостанавливает свои горизонтальные глубинные миграции" и поднимается в верхние горизонты, вплоть до поверхности воды, охотясь за поднимающимся зоопланктоном, в основном - калянусом и капшаком. И, таким образом, при подъеме в верхние горизонты моря, сельдь попадает в поставленные сети.

Выборка сетей началась в 6 часов утра, и общий улов составил около 1500 кг или около 75 кг на одну сеть, что считалось уже хорошим признаком для развития промысла в этом районе. При постановке промысловыми судами до 80-100 сетей, а иногда и больше, суточные уловы здесь могли достичь 8-10 тонн. Тем более что этот улов был поисковый с применением разноячейных сетей, где в сетях с ячеей 26-28 мм рыба не объ-ячеивалась, т. е. не захватывалась за жабры, ввиду ее больших размеров. Преобладающий промысловый размер сельди здесь был 30-37 см и поэтому только сети с ячеей 30-36 мм принесли хороший улов, около 120-150 кг/сеть.

Однако, первоначальное ликование сменилось у поисковиков разочарованием. Данный район нельзя было рекомендовать для промысла по причине интенсивного питания сельди красным калянусом - мелким ракообразным организмом, длиной 3-4 мм. Желудки рыб, взятых на биологический анализ, были переполнены калянусом до такой степени, что при малейшем прикосновении скальпелем, они лопались, выпуская жирную красную массу этого зоопланктона-рачка. Естественно, такой продукт невозможно было использовать ря бочкового посола, а разделка-потрошение сельди, или как рыбаки говорили - шкерка, была невозможно трудоемкой задачей, особенно в те годы, когда абсолютно отсутствовала механическая обработка и экипажи на добывающих судах были рассчитаны только на массовую закладку рыбы в бочки. В это время не все еще суда имели так называемые сететряски, то есть вибрирующие механические приспособления, поставленные на правом борту СРТ, где происходил выбор сетей, тогда как вымет-постановка сетей производилась с левого борта. Сеть, попадая на это приспособление, подвергалась интенсивной горизонтально-вертикальной тряске, в результате чего рыба вылетала из ячеи на палубу. Но поисковики не имели даже таких простых механизмов и по этой же причине, а также ввиду чрезмерного питания сельди, их сокращенный экипаж не смог обработать небольшой улов.

Здесь он впервые познакомился с некоторыми чрезвычайными особенностями сельдяного промысла, когда был поставлен на подвахту, тряску выходящих из воды сетей. Дополнительно своей основной работы, сотрудники Промразведки всегда помогали экипажу обрабатывать уловы, выходя на подвахты. Помимо большой физической нагрузки, самым неприятным было попадание на кожу лица и в глаза слизи красных медуз, зоопланктона и всей океанической составляющей, отлетающей во все стороны от сетей и стекающей по лицу и рокон-буксам (прорезиненная куртка и штаны) кисельной массой. В дополнение к этой работе, ему поручалось "койлать" или накручивать на предплечье руки через большой палец, выходящие из воды тяжелые мокрые поводцы, к которым крепились кухтыли-поплавки для сетей. Позже, когда уже достаточно освоил английский язык, он расшифровал это магическое слово - койлать, т.е coil - сворачивать что-либо в кольцо. Это, действительно, была трудовая шокотерапия, и рыбмастер, Николай Лоскутов, хорошо понимал, что труд особенно необходим сейчас молодому научному работнику.

Такая, почти каторжная, палубная работа позволила ему забыть в большом напряжении о затянувшейся морской болезни, доводившей до изнеможения, ввиду абсолютного недержания пищи в организме. Хотя на море был полный штиль, поверхность его плавно и величественно колебалась в отголосках далеких океанических волн, все так же провоцируя его вестибулярный аппарат, как и у Нордкапа. Поэтому все прекрасные Арктические дни большинство времени он провел, перегнувшись через фальшборт с позеленевшим лицом, извергая все пищевое содержимое желудка в море на радость суетливых и прожорливых глупышей. В тот день, благодаря упражнениям с сететряской, он впервые нормально поел и не побежал к фальшборту, а начал по совету морских ветеранов отпускать бороду, которая и помогла в последующем защитить лицо от медузы и леденящих брызг Норвежского и Гренландского морей. Затем последовали долгие 6 месяцев морских испытаний, обжигающие холодные ветры и ледяные брызги волн, но он всегда с готовностью вызывался идти на сететряску, чтобы окончательно избавиться от морской болезни, закалить тело и волю. И было удивительное ощущение собственной силы и непобедимости, когда стоишь на шлюпочной палубе, встречая грудью штормовой ветер и катящиеся прямо на тебя громадные 10-метровые волны.

Итак, их первый успешный улов все же оказался неуспешным по причине неподходящего технологического качества очень крупной сельди. Хотя такой результат и предполагался в перспективном прогнозе ученых ПИНРО - Полярного института Рыболовства и Океанографии в городе Мурманске, которые предупреждали промышленников об интенсивном питании сельди в зоне полярного фронта. И теперь они это подтвердили - в этом районе в летнее время сельдь калянусная и практически непригодная для посола в бочках. Требовался совершенно новый уровень технологической обработки сырья, что и рекомендовалось учеными и промысловой разведкой, но было принято промышленностью десятками лет позже. Сейчас уже, наверное, очень немногие помнят, что тогда было особенное советское время "валового" продукта и больших цифр без учета качества. На это была направлена вся экономическая мощь великой страны и огромных возможностей. В отдельные периоды истории СССР именно это помогало выжить. Но, в конечном итоге, ортодоксальная идеологическая система управления обществом, основанная больше на спонтанном энтузиазме и политической спекуляции, не выдержала испытания временем и мировым прогрессом. Советская система проиграла.

Они продолжали поиск вдоль фронтальной зоны порога Мона. Их классическая методика поиска галсами, или курсами, пересекающими предполагаемое направление миграций рыбы под острым углом по фронтальной зоне, всегда была эффективной. Необходимо было только очень правильно определить оптимальные поисковые параметры по температуре, объектам питания, размерному составу и направлению течений. Да, это была сложная производственная наука, которую все промразведчики, вместе с учеными ПИНРО, так долго постигали и добились результатов никем непревзойденных в мировой практике океанических промыслов.

Как показал последующий поиск вдоль фронта, передовой отряд наиболее крупной "сельди-залома" в своих миграциях на северо-восток, распределялся на протяжении около 30 миль большими прерывистыми стаями. Это была основная самая продуктивная часть нерестового стада сельди. Однако во всех пробах было отмечено интенсивное питание, не позволяющее рекомендовать здесь промысел. Несомненно, это и предохранило Атланто-Скандинавское стадо сельди на какое-то время от скоротечного уничтожения. Было также определено, что крупная сельдь придерживалась более холодной стороны полярного фронта. Поэтому на общем совете поисковых судов, которые к этому времени уже подошли в Норвежское море на свои позиции, было решено изменить тактику, ориентируясь на молодую часть стада и более мелкую сельдь, распределяющуюся с теплой Атлантической стороны фронтальной зоны.

Основополагающие научно-поисковые тонкости заключались в точном определении специфических биотермальных и поведенческих характеристик сельди на данном этапе ее миграций. На экстренном поисковом совете он впервые услышал голоса и имена находящихся в Норвежском море собратьев по оружию и будущих товарищей на многие годы вперед: Славы Зиланова, Васи Генчева, Феди Трояновского и Георгия Луки. Они уже несколько лет работали в промысловой разведке и считались наиболее опытными полярными поисковиками. Все эти молодые ребята отличались огромной работоспособностью и неудержимой жаждой к открытиям, анализу, научным изысканиям. Именно они под руководством начальника Северной Промысловой разведки, Леонида Пе-ченика, генерировали наиболее смелые, эффективные идеи поиска и открытий.

Слава отличался своим спокойным и фундаментальным подходом ко всем вопросам в поисковой, научной работе. Но он также и устрашал всех их своей абсолютно фантастической работоспособностью, когда в течение нескольких месяцев пребывания в море, он мог привезти в порт 25-30 полных биологических анализов сельди! При этом он мог сделать это, работая в одиночку на открытой штормовой палубе или, в лучшем случае, в тесной каптерке боцмана. Можете себе представить, хотя бы умозрительно, что такое полный биологический анализ в море на штормовой палубе: 100 особей сельди, их промеры, вес рыбы, вес печени, вес ясты-ков, желудки, содержимое желудков и чешуя на возраст. Такой анализ делается в дополнение к общим ежедневным нескольким анализам и промерам рыбы для оперативного определения объекта поиска. Обычной же нормой для про-мразведчиков было доставить в порт 5-6 полных анализов за 3-4 месяца поисков. Поэтому, когда Слава находился на промысле, им всем нельзя было расслабляться, так как отставать не хотелось. Прошли многие года, но Слава остался таким же "супер-роботом" во всей своей деятельности, настоящим профессором, доктором наук и, все еще, неустанным борцом за "государевы рыбные интересы", невзирая на весьма неблагоприятное отношение к этому современного Российского "истеблишмента".

Остальные ребята, его сотоварищи, были также энтузиастами различных поисковых рекордов и научных достижений. Они были лучшими из лучших в поисковом деле во все времена существования промысловой разведки. Спокойный и упорный морской волк, любитель хорошего вина и капиталистического джаза "наш болгарин" - Вася Генчев, который очень скоро предпочел свою любимую статистику морским скитаниям. Радиолюбитель, технарь, фотолюбитель, любознательный и всегда насмешливо-язвительный так, что не дай бог попадешь под его словесный темперамент и, в свое время, единственный король мой-венных путин в Баренцевом море - Жора Лука. И, наконец, наш безобидный, добрый, уступчивый, но очень настойчивый и вообще необыкновенно сердобольно-человечный - Федя Трояновский, который всегда был непререкаемым авторитетом в исследованиях Лабрадора и больших глубин Северной Атлантики. В море они все были одержимыми тружениками, а на берегу удалыми парнями, но одновременно и безудержными сочинителями своих статей и брошюрок о "рыбаках и рыбке". Как это сочетать? Довольно просто - ничто человеческое не чуждо и пишите кандидатские и докторские диссертации, командуйте флотами и руководите научными институтами. Так они и делали. Но самое удивительное то, что все они почти одновременно вышли из одной Белгород-Днестровской рыбопромысловой школы, а затем Калининградского технического института рыбной промышленности, как цельное интеллектуальное начало, стремящееся к совершенству посредством труда, любознательности и таланта. А начинали ребята морскую жизнь с темных подвалов научного института ПИНРО, где первые месяцы безмятежно и счастливо спали на голых лабораторных столах, впитывая запахи рыбных проб, формалина, так подготавливая себя к морским походам. Вот каких великолепных парней посчастливилось ему встретить на своем жизненном пути, и он был благодарен этой судьбе.

Но, вот сейчас, они должны были решить сложнейшую проблему - "что делать" и что искать в данной ситуации, когда рыба есть, но ее же и нет, и мысли десятков тысяч рыбаков с надеждой обращены в сторону Норвежского моря. Они надеялись, что поисковая теория о дифференциации рыбных стай по размерам, температурам и даже горизонтам моря может подтвердиться, и тогда они смогут дать свой лучший прогноз промышленности. В противном случае за невыполнение задачи их всех и даже Северную Промысловую разведку могла постичь иная участь с различными финансово-служебными наказаниями по решению партийных органов Мурманска и МинрыбхозаСССР в Москве. Ведь "запланированный" вылов сельди и расходы на огромную морскую экспедицию стоили многие миллионы рублей, что в настоящее время исчислялось бы сотнями миллионов долларов. У них оставалось всего 7-8 дней для поиска по специальному плану тотального покрытия галсами основного предполагаемого района промысловых концентраций с использованием всех гидрологических и биологических данных.

Это действительно был почти психический штурм "штрафного батальона", когда им приходилось спать не более 3-4 часов в сутки. Вся полученная информация анализировалась в штабе на промысле, где базировался начальник сельдяной Промразведки, Григорий Филимонович Шаповалов и Слава Зиланов. И вот, наконец, через 7 дней, в начале августа, их судно и несколько соседних поисковиков подтвердили, что расчеты оправдались, и методика поиска оказалась верной. На участке Порога Мона, 100 миль северо-восточнее острова Ян Маен, на протяжении около 60 миль рыба начала образовывать более стабильные скопления с менее интенсивным питанием, в 1-2 балла наполнения желудков. Именно здесь сформировался тот оптимальный гидрологический режим, включая компоненты питания, систему течений, наиболее благоприятный для промысловых скоплений. В этот период активные миграции сельди на северо-восток прекратились, и ее скопления находились в динамическом балансе, совершая местные вертикально-горизонтальные миграции. Сельдь готовилась к зимовальным миграциям на юго-запад и юг, вдоль порога Ян Маен, в юго-западную часть Норвежского моря, к Исландии и Фарерским островам. Контрольные дриф-терные уловы регулярно составляли уже по 150-200 кг/сеть при основных размерах рыбы в пределах 25-35 см. Это был заслуженный профессиональный успех промразведчиков, основанный на опыте, интеллекте и научном расчете. Теперь оставалось лишь "оседлать" промысловые скопления для контроля миграций и постоянной четкой наводки промыслового флота на лучшие скопления. Так начинался очередной сезон промысла, 1963-1964 гг.

Далее перед ними была поставлена новая задача перспективного контроля путей миграций и определения вероятной численности биомассы промыслового стада сельди. И на этом этапе их ожидали новые сюрпризы моря и новые испытания. В начале поисков они подошли к большой новой плавбазе "Северодвинск", где пополнили запасы свежих продуктов, воды, топлива, а также, к всеобщему удовлетворению получили 10 больших черных арбузов. Второй штурман даже выпросил у знакомого заведующего продовольствием плавбазы два ящика одеколона "Свежесть", предназначенного для использования "после бритья". Вначале, находясь на погрузке в парашют сетки крана, он так и не мог сообразить, зачем столько одеколона, если на борту никто не бреется и все обросли заметными бородками. Однако, позднее, когда экипаж начал ощущать какой-то странный мочевинно-одеколонный запах в туалете на левом борту в кормовой части судна, Николай Лоскутов объяснил ему, что это и есть тот одеколон, или "морской коньяк". Оказывается второй штурман, стармех и еще несколько его сотоварищей принимали "Свежесть" от тоски, так коротая уже третий месяц плавания.

Весь август они продолжали контроль юго-западной части порога Мона до о-ва Ян Маен поисковыми галсами, температурными замерами, пробами планктона и контрольными сетями. На разреженных стаях сельди капитан выметывал до 80-100 сетей, и сокращенный поисковый экипаж, при наличии улова, мог выбирать сети с 5 утра до18 часов. Это была изнурительная напряженная работа, после которой нельзя было даже расслабиться под теплыми струйками воды. Душа на СРТ не было, и баня устраивалась только раз в десять дней с выделением на каждого матроса по 2-3 тазика пресной воды. Как ни странно, этого вполне хватало, чтобы совершить банный день. Человек привыкает ко всему и довольно быстро. На акватории их поисковой деятельности время от времени появлялись промысловые СРТ, выслеживая поисковиков для выхода первыми на лучшие скопления. И это было очень кстати, так как можно было обменяться кинофильмами и последними новостями, прессой, полученной на плавбазах. Обычным морским приветствием по мегафону между матросами было традиционное: "Рогалям привет...!", "Эй! В палубу рогами упирайтесь рогали!" А судовой шутник Ванька Фатеев сочинял и более того:

Так они величали друг друга "по дружески" и никто не обижался в братском единстве их уникальной морской профессии. Относительно же "шиш зарплаты", то Ванька просто бравировал своим привилегированным положением в том, советском обществе, получая 1500-2000 рублей за 4-х месячный рейс, когда остальные "непростые советские люди" существовали от зарплаты до зарплаты на 80-90 рублей в месяц. В тот год рыбаки еще получат свои 3 рубля за тонну доставленной на плавбазу сельди, что буквально через год изменится на 1руб. 60 коп., и Ваньке придется в два раза сильнее "упираться рогом" в палубу, чтобы заработать свою рыбацкую тысячу.

Весьма экзотическое зрелище представляли сельдяные дрифтерные СРТ в Норвежском море с подвешенными на фок-мачтах тушами баранов и телят. В таких условиях, при отсутствии в открытом море каких-либо бактерий, мух и прочих паразитов свежее и даже не подсоленное мясо сохранялось на судах неделями, или, как говорили моряки, "от базы до базы". Иногда на этой акватории появлялись "капиталисты" - исландские, норвежские и фарерские рыболовы, на своих ярко раскрашенных и необычно чистых небольших суденышках. Они очень быстро курсировали вокруг советских ржавых СРТ, так как уже тогда имели двигатели в несколько раз мощнее, что требовалось для быстрого перехода в порт с уловами. В периоды, когда рыба исчезала и СРТ вытягивали пустые сети, некоторые "капиталисты" подходили весьма близко и кричали в мощный мегафон: "Советы, собирай собрание..., давай рыбу...". Конечно, это говорилось с хорошим скандинавским акцентом, но все было и так понятно. Если не в море, то на берегу наверняка в периоды "плохой рыбалки" партийные боссы собирали собрание и устраивали свои разборки, о которых сельдь и не подозревала. И только про-мразведчики могли решать такие задачи. Ответ же советских рыбаков "капиталистам" был быстр и "политически корректным", когда один или два матроса выбегали на полубак и, сняв штаны, демонстрировали свои белые части в сторону шутника, который, в свою очередь, кричал в мегафон с неподдельным удовлетворением что-то вроде - "good boys Soviets!".

В начале сентября они находились на Пороге Мона, где-то в районе 71° 4О'-72° 20' северной широты и 4-5° восточной долготы, где показания сельди на электронных приборах внезапно исчезли, несмотря на наиболее благоприятные гидрологические условия и резко повышенные градиенты полярного фронта. Это казалось аномальным, и они сначала подозревали ошибки в температурных замерах. Но факт был фактом, гидрология не врала, и температура воды была на 4-5 градусов выше нормы. Было уже начало сентября, и полярная ночь начинала исполнять свою мрачную роль. Капитан решил оставить район и выходить к о-ву Ян Маен и далее на юг, в направлении предзимовальных миграций рыбы, а большинство других поисковых СРТ в это время оперативно наводили флот на скопления в районе промысла, охватив со всех сторон 1000 промысловых дрифтеров, растянувшихся на акватории 100-150 км.

В 22 часа он вышел на шлюпочную палубу, чтобы размяться перед сном и в это время почувствовал, как непонятная сила начала сотрясать все судно, словно старый "Москвич" на исконной российской проселочной дороге. На поверхности моря появилась мелкая локальная волна, и на расстоянии примерно 200 метров от судна вода вспучилась на поверхности моря, как бы выходя из мощной подводной трубы. Это продолжалось всего 12-15 секунд...