Библиотека музея

Моя активная морская фаза карьеры (1975-1980) совпала со временем, когда Н.И. Котляр уже командовал флотом (с 1971 года), сначала Находкинским УАМР, а с 1977 года - БАМР "Приморрыбпрома". Если бы весна 1968 года, когда Камчатский траловый флот (УТРФ) разделялся на собственно УТРФ и "Океанрыбфлот", застала меня на борту БМРТ, наверняка узнал бы начальника БАМР значительно раньше, но судьба распорядилась иначе, и СРТМ8-411 ("Пограничник Змеев", УТРФ), где я был 3-м помощником капитана, известного промысловика Холодина Григория Николаевича, стал для меня вводной лекцией, прелюдией, школой, если хотите, для последующей работы в траловом флоте, которому я не изменил, пока не сошел на берег.

Первое заочное знакомство с Н.И. Котляром произошло значительно позже, в конце 1979 года. А было это так.

1979 год в моей жизни имел какое-то особое место по сравнению со всеми прошедшими, казалось бы, однообразными годами, если не считать служебного роста.

Весной я получил диплом инженера-судоводителя, т.е. получил высшее профессиональное образование, которое в моих планах стояло на одном из первых мест с 1971 года. В апреле 1979 года, работая уже более трех лет капитан-директором плавбазы "Советская Бурятия", был вызван в Министерство рыбного хозяйства СССР в город Москву на утверждение Коллегией МРХ. Такие существовали правила.

Номенклатура капитан-директоров ПБ была министерской прерогативой, и высшее образование - необходимое условие. Первый раз я познакомился с Министром - Каменцевым Владимиром Михайловичем, его замами. Сразу же после визита в Москву, после докования в Совгавани и загрузки бочкотарой во Владморрыбпорту ушел в рейс. Во время короткой стоянки во Владивостоке был на приеме у начальника ВРПО "Дальрыба" Старжинского, который быстро удовлетворил мою просьбу, и Николай Иванович Драгун, начальник УМТС "Дальрыбы", распорядился всю 100-50-литровую бочкотару, которую мы "случайно" погрузили на борт ночью со стоящего на причале штабеля и которая предназначалась для другой приморской плавбазы, отписать нам, и это уже было на законных основаниях. Впереди был лосось Восточной Камчатки, и мы вышли из Владивостока, как говорится, "под жвак".

Цепь этих положительных случайностей была не испорчена хорошо проведенной лососевой, затем сельдяной путиной Олюторского залива, и заканчивали мы рейс в декабре (начале) в Беринговоморской минтаевой экспедиции. 1 декабря зимнее Берингово море ознаменовало началом жестокого шторма. Постоянно дующий норд-ост 25-30 м/с разгонял приличную по длине (и по высоте) волну.

Среднетоннажный флот (СТР-503), который мы сопровождали в укрытие, чувствовал себя гораздо легче на такой волне, чем 170-метровая плавбаза.

Корпус ПБ скрипел и вибрировал, но оставался не по зубам стихии.

2 декабря утром я встал на якорь в бухте Анастасии, убедившись, что весь отряд средних траулеров уже в укрытии.

Моей главной заботой во время таких стоянок в бухтах (штормовых) было произвести перегруз 3000 тонн рыбопродукции, накопившейся на борту, да еще с остатками сельди, которую принимали еще в октябре в Охотоморском заливе.

В бухтах (Павла, Натальи, Анастасии) стояло несколько транспортов ВРХФ, которые для этого предназначались. Однако попасть к их борту именно во время шторма, когда не работает промфлот, - это отдельная песня, а закончить рейс и прийти в Петропавловск для предъявления Регистру, ремонта и смены экипажа с полными трюмами, по мнению руководства УТРФ, - это целый траурный марш, и я это знал. Флагман промрайона КРП находился на борту, и это должно было сыграть положительную роль, однако флагман промрайона "Дальрыбы", который являлся главным распорядителем транспортного тоннажа, находился на РМБ "50-летие СССР", и это могло сыграть отрицательную роль в уравнении, которое я решал.

Не хватает третьего элемента, который мог попасть на нашу чашу весов, но какого? Где? Когда?

Конечно, в море капитаны, экипажи, судовые специалисты, флагманы никогда не планируют аварийные ситуации, но обязаны всегда их предвидеть, исподволь готовиться к ним, исключать их в зародыше.

Штормовое море непредсказуемо, поэтому синоптическая карта, поступающая каждые 6 часов, по анализу со спутников циклонической обстановки северо-западной части Тихого океана и метеопрогнозы радиоцентра - это основная "художественная литература" капитанов, флагманов с того момента, как снялись от причала в рейс.

К сожалению, редкий шторм в зимнем Беринговом море обходится без аварийных ситуаций, потому и не зря рыбаки, в отличие от моряков торгового флота, - дважды моряки. В отличие от последних, они не только осуществляют безопасное мореплавание из пункта А в пункт Б, но и во время этого мореплавания занимаются производством: ставят и поднимают орудия лова, выливают улов в бункера, обрабатывают, разделывают улов, морозят, упаковывают, складируют в трюмы, перегружают продукцию на транспорты, принимают тару, топливо, пресную воду, продукты, принимают и отправляют почту, следят за оборудованием, ремонтируют его, делают профилактику вспомогательным и главным двигателям, - всего не перечтешь, и рейс у них по времени - не как из Одессы даже в Сингапур.

На вечернем промсовете поступила аварийная с БМРТ Корсаковской БОР, работающих (а сейчас штормующих) на свале глубин к юго-востоку от мыса Наварин. Остановлен главный двигатель - необходимо вскрывать крышки цилиндров, заменять клапаны. Судно взято на буксир, оба держатся на волну, почти не двигаются, только бы удержаться и не попасть лагом к длинной, высокой волне, покрытой пеной, которая хорошо и быстро обволакивает корпус и такелаж судна и замерзает мгновенно при таком постоянном сильном ветре и низкой температуре. Не позавидуешь.

Мой главный механик Юрий Владимирович Новиков заключил, что при такой болтанке "дергать" крышки главного - нереально, опасно для людей и практически неосуществимо. Нужна бухта.

Закончив разговор с одним из капитанов приморских плавбаз, у которого почему-то оказался регистровый буксир всего лишь 200 метров, флагман промрайона обратился к моему флагману с вопросом: "У кого из плавбаз Камчатрыбпрома в готовности буксир не менее 500-600 метров, который при необходимости можно будет забрать?"

Флагман, увидев мой кивок, ответил сразу: "Советская Бурятия".

Через 2 часа после промсовета мне позвонил начальник радиостанции и сказал, что меня на связь вызывает оперативный дежурный СНФ "Дальрыбы". Я быстро поднялся в радиорубку и взял трубку. Голос оперативного был тревожным, он говорил быстро, часто сбивался, но я понял, что спасатель "Орел", который был им снят из бухты Русской на север, получил аварийную и остановился в Камчатском заливе. Я все понял. На флоте, когда речь идет о безопасности судна, экипажа, не принято уклоняться от разговора, тем более использовать категории экономической целесообразности и т.п. Я понял, что обстановка аварийной пары БМРТ осложняется. Уже один раз буксир порвался, и сейчас удалось зацепить неходовое судно на ваера - это еще более ненадежно из-за малого их диаметра для такой буксировки; помочь может только их до-статочная длина, но и это на время.

Я понял, что от меня ждут решения, и я его уже принял. После оперативного дежурного трубку взял другой человек и тихим спокойным голосом и тоном представился: "Александр Николаевич! Добрый вечер, говорит Котляр, прошу Вас подстраховать аварийную пару БМРТ в районе мыса Наварин, через сутки по прогнозу ветер повернет на северо-северо-запад, и они мо-гут спокойно вдоль берега пройти в Анастасию. Возможно, это придется сделать Вам. Прошу, будьте осторожны, в 8 утра (ВЛДВ) завтра позову Вас опять". Я поздоровался, к сожалению, не знал имени-отчества, подтвердил, что через час снимаюсь, и простился до 8.00 (ВЛДВ). Отдав распоряжение старпому о подготовке главного двигателя, вызове боцмана, ревизии и подготовке буксира, я повернулся к флагману и спросил: "Котляр - это кто?"

Бритов Василий Иванович извинительно, как бы жалея, что не сказал об этом ранее, рассказал о недавнем назначении первым заместителем начальника ВРПО "Дальрыба" бывшего начальника Находкинской БАМР Котляра Николая Исааковича, досрочно отозванного из Академии Народного Хозяйства при Совете Министров СССР.

Через час я уже вышел из бухты, и, отойдя миль восемь от берега, лег курсом на аварийную пару; связь установили постоянную. Капитан БМРТ, который вел на буксире аварийное судно, обрадовался, сказал, что до мыса Наварин осталось часов шесть-восемь и, прижавшись к берегу, можно будет повернуть на юго-запад.

Мы условились о периодичности связи и попрощались.

Действительно, в 7 утра аварийная пара уже укрылась за мысом Наварин. Болтанка и вероятность порыва ваеров значительно снизились.

Все закончилось благополучно, до бухты мы их проводили, поломка главного двигателя была устранена, и я получил благодарность в виде полного перегруза без очереди.

Увеличил определенный опыт штормового мореплавания. Моя команда убедилась, что аварийный регистровый буксир, стальной, 62 мм, в целости и сохранности, и его подготовка к работе во время шторма - это тебе не к теще на блины, а символ надежды моряков, попавших в беду. Так мне впервые пришлось общаться с Николаем Исааковичем Котляром в необычно сложной обстановке с непредсказуемым финалом. Хотя, признаться, приятно сознавать, что в преддверии большой беды мы оба действовали достаточно разумно, быстро и результатом были удовлетворены.

Видя наш слаженный порыв, Спаситель отвел эту беду.

Впоследствии, когда я работал уже заместителем Н.И. Котляра в ВРПО "Дальрыба" (1985-1987), мне не раз пришлось почувствовать силу убежденности и рассудительности его тихого, спокойного и далеко не монотонного голоса.

Отгрузив всю продукцию на ТР "Остров Шокальского" 28 декабря 1979 года, я снялся на Петропавловск. Погода была свежая, но попутная. 7200 лошадиных сил, помогала попутная волна, и ветер не снижался на всем пути ниже 20 м/с.

Мы шли резво, до 17 узлов. Экипаж приводил судно в порядок. Промперсонал мыл переборки и оборудование в заводе, чистили шпигаты и бортовые клинкеты, палубная команда колола на палубе лед, правила такелаж, убирали подсобные помещения.

Мы возвращались в порт, и не описать словами внутренний подъем у людей, когда они знают, что послезавтра мы встанем на якорь в самой замечательной бухте на Земле - Авачинской и они будут дома.

Такое состояние души может быть только у рыбака, возвращающегося домой, да еще с неплохим заработком за 8 месяцев работы.

Действительно, Авачинская бухта нас не подвела, после свистящих промысловых широт западного Берингова моря мы попали в совершенно спокойную бухту с температурой всего минус 5 градусов - мы попали в другой мир, мы попали в родной порт.

В 14.00 31 декабря 1979 года мы сняли на берег весь экипаж, за исключением стояночной вахты. ПК "Кристалл" и два буксира-кантовщика едва управились с этим за два рейса. Отходящие буксиры сияли от сдержанных мужских улыбок. Рыбаки прощались со своим как бы малым домом и спешили в большой. Плавбаза оставалась на якоре, одна, без них, и не проявляла никаких эмоций, как бы подтверждая каждому, что без него она никуда не пойдет, в этом нет смысла, она его дождется, и все в это верили и надеялись. И когда раздавался прощальный гудок, то не все плакали.

В феврале 1980 года приказом генерального директора производственного объединения "Камчатрыбпром" Серги Александра Ивановича я был назначен начальником службы безопасности мореплавания объединения КРП.

Виктор Петрович Потапенко, начальник тралфлота, тепло попрощался со мной, просил помогать в сложных ситуациях, не забывать тралфлот и подарил именные наручные часы.

Свое назначение я воспринял по-философски, понимая, что предстоящая береговая работа - явление мне незнакомое, если станет невмоготу, флот у меня никто не отберет. С другой стороны, чертовски хотелось пообщаться с сыновьями, которые уже выросли не-заметно: Славе уже исполнилось восемь, а младшему скоро четыре, и хотелось поводить его в детсад. В общем, начиналась новая жизнь. Осенью 1980 года по выводам КНК СССР и прокуратуры были отстранены от должностей Серга А.И. и Бирюков В.А., занимавший в это время пост председателя облисполкома. Бывшие руководители рыбной промышленности Камчатки пострадали за систему "двойного учета", созданную в свое время не ими. Во многом это мероприятие было, как нам представлялось, показательным, т.к. ни сахалинские, ни приморские руководители в эту мясорубку не попали. Их сберегли местные парторганы. Нашим не повезло.

С приходом в руководство "Камчатрыбпрома" Потапенко Виктора Петровича нам не пришлось знакомиться и налаживать отношения, и в начале 1981 года Виктор Петрович назначил меня своим заместителем по эксплуатации флота, портов и снабжению.

Это была трудная, но интересная школа.

Ежедневно мы решали массу вопросов с главным органом управления рыбной промышленностью ДВ - ВРПО "Дальрыба".

География работы флота была обширной. Работал ряд океанических дальних экспедиций: в Новой Зеландии, в районе о. Кергелен, в ЮВТО, западной части Берингова моря, на юго-востоке Камчатки, в Охотском, Японском морях, а также Южно-Курильская ивасевая, Северо-Охотоморская и Охотоморская сельдевые экспедиции. Хронически не хватало транспортов. В "Дальрыбе" руководил этим важнейшим транспортным узлом промэкспедиций первый заместитель начальника Котляр Н.И.

"Востокрыбхолодфлот" расставлял транспорты по промрайонам. Н.И. Котляр координировал работу транспортного штаба и отвечал в целом за выполнение плана всего ДВ рыбацкого хозяйства.

Была проблема и с вывозом рыбопродукции с побережья, где происходила только рейдовая погрузка и транспорты постоянно простаивали в одном портпункте по метеоусловиям, из-за отливов, приливов. И требовалась большая работа совместно со штабом ДР, чтобы постоянно решать, как вывозить рыбопродукцию с побережья, чтобы успеть до конца летней навигации, т.е. до 15 октября.

После путины 1981 года на одном из совещаний Виктор Петрович очень хорошо отозвался о действиях Котляра Н.И. по организации транспортного обеспечения в путину, отметил высокую ответственность этого человека - ни один телефонный звонок с просьбой о помощи Котляр не забывал, даже если не мог помочь, звонил и пояснял. В транспортном штабе ДР в это время работали замечательные ребята: Поволоцкий Владимир Филиппович, Рябко Виктор Борисович, Глушук Николай Васильевич - это были виртуозы своего дела, огромная познавательная школа для нас.

Они держали в голове наличие рыбопродукции на бортах судов всех экспедиций, на транспортах в море, проходящих ТР других бассейнов, наличие рыбопродукции в Анадыре, на Камчатке, в Магадане, Охотске, на Сахалине, в Приморье, они знали, сколько ТР под выгрузкой будет каждый день, сколько надо под них вагонов, где эти вагоны, сколько приходит на железную дорогу рефсекций завтра, послезавтра и т.п.

Они отвечали на заданный вопрос влет, сразу. Это была команда Котляра Н.И. Мы знали, что Виктор Петрович скуп на похвалы, но его оценка стоила многого.

Только камчатские рыбаки добывали в год более 1 млн. тонн рыбы, производилось более 600 тыс. тонн рыботоваров, т.ч. 350 млн. штук (муб) рыбных консервов. В целом ДР по улову подбиралась к 4,5 млн. тонн, позже, в 1985 году, на третий год руководства Котляра Н.И. ВРПО "Дальрыба", мы перешагнули рубеж в 5 млн. тонн добычи.

Это позже, а пока, весной 1982 года, на Камчатке ожидали приезда нового начальника ВРПО "Дальрыба" Котляра Н.И. По приезде в "Камчатрыбпром" на небольшом совещании Потапенко В.П. представил Котляру Н.И. своих замов. Так впервые после трехлетнего заочного знакомства я пожал руку этому человеку.

Как водилось, начальник ВРПО "Дальрыба" никогда не приезжал в какую-нибудь область один, всегда его сопровождала так называемая "свита", состоящая из руководителей отделов производственного, технического, научного, снабженческого блоков. Мне вспомнилась последняя встреча с делегацией "Дальрыбы" в 1981 году, возглавляемой еще Владимиром Флориановичем Старжинским, но эта делегация Котляра явно отличалась от предыдущей: она была значительно меньше по составу и, на мой взгляд, более мобильной. В дальнейшем я понял рациональность всяких поездок под руководством Н.И. Котляра. Он умел составить круг руководителей основных подразделений таким образом, чтобы кроме анализа текущего момента можно было проработать контуры формирования задач на следующий период рыбацкой жизни, т.е. весной 1982 года основным объектом руководящего воздействия была лососевая путина ДВ, начиная с Восточной и Западной Камчатки, Магадана и Сахалина, ивасевая путина сентября-ноября 1982 года, а также основные вводные данные на планирование следующего года. При этом Н.И. редко брал с собой первых руководителей, он брал тех заместителей, которые непосредственно отвечали за основные блоки и могли решать соответствующие задачи (транспорт, техническое перевооружение, снабжение). Хотя от снабжения его всегда сопровождал начальник УМТС "Дальрыбы" Драгун Николай Иванович, потому что в условиях отсутствия ограничений в выполнении плановых заданий обеспечение, особенно тарой и тарными материалами, дизельным топливом, ГСМ, имело огромное значение, и нельзя было позволить, чтобы какое-либо решение было истолковано двояко. Контролировал это именно Драгун Н.И.

Так как среди подразделений, которые планировал посетить начальник "Дальрыбы", были порт, фабрика орудий лова, места стоянки и ремонта флота, плавбазы, стоящие в это время в порту, "Океанрыбфлот", траловый флот и т.п., то и организацию этой поездки Потапенко В.П. поручил мне.

Мне навсегда запомнились эти три дня прямого общения с Николаем Исааковичем Котляром. Я старался показать все, что было досягаемо автомашиной, пешком, морским буксиром. Мы обрушили на начальника "Дальрыбы" массу информации, мне все время казалось, что вот-вот начальник скажет: "Хватит, поехали в контору или в обком", но Котляр Н.И. этого не сделал, даже не было попытки, все с интересом впитывал, был немногословен, но задавал вопросы самые что ни на есть существенные, касающиеся мощностей, современности того или иного оборудования, производительности жестяно-баночной фабрики, обязательно быта людей на производстве, на борту траулера, плавбазы, на фабрике орудий лова. Его голос всегда был ровный, не-громкий. Не было начальственного лоска, апломба. На исходе командировки мне уже казалось, что мы давно знакомы. Действительно, наше общение было простым, рабочим, без какого бы то ни было налета официальности и подчиненности.

Эта совместная работа трех дней, видимо, оставила какой-то положительный след у нас обоих. Впоследствии начальник "Дальрыбы" не чурался позвонить мне напрямую, хотя генеральный директор находился на месте, и поинтересоваться ходом обработки транспортов на побережье, запасами тары и топлива в ивасевой экспедиции, графиком подвоза банкотары на рыбоконсервные камчатские заводы.

Видимо, так ему было удобней и надежней получать информацию перед принятием какого-то решения. Мне это импонировало, и я никогда не злоупотреблял этим в процессе общения с его заместителями или со своим руководством.

Бывая в командировках во Владивостоке, на совещаниях, мы уже встречались как старые соратники, Н.И. всегда при встрече улыбался, спрашивал: "Как жив-здоров? Как семья?", в наших отношениях не чувствовалась разница ни в возрасте, ни в должностном положении.

Весной 1984 года на одной из встреч во Владивостоке Николай Исаакович оставил меня в кабинете после совещания и прямо задал вопрос: "Хочешь учиться в Академии (в Москве) два года с отрывом?"

Не знаю почему, но я сразу ответил "да", хотя совсем не представлял, что это такое и чему меня еще можно научить, мне представлялось, что в своей рыбацкой стихии я знаю все.

Видимо, доверие к этому человеку было настолько высокое, что и мысли о том, что он может предложить плохое, не возникало.

В начале лета 1984 года, получив из "Дальрыбы" письмо с запросом моей анкеты для Академии, Виктор Петрович не стал возражать и даже как-то тепло попрощался и пожелал удачи.

Передав дела заместителя генерального директора по эксплуатации Тимошенко Сергею Васильевичу (начальнику УМТС КРП), в июле со всей семьей я улетел в Москву.

1 сентября 1984 года был хороший солнечный день. С 8.00, собравшись в здании Академии НХ, мы ждали Секретаря ЦК КПСС Рыжкова Николая Ивановича - о его визите было объявлено накануне.

Получив напутствие Н.И. Рыжкова, все слушатели Академии, а от рыбаков еще был Корельский Владимир Федорович - заместитель начальника ВРПО "Севрыба" по кадрам, мы ринулись в аудитории, чтобы, как мы рассчитывали, узнать точнее, в чем же политическая экономия социализма отличается от капиталистической и в какую сторону, так как, к моему сожалению, имея за плечами самую активную часть жизни - 37 лет, кроме идеологических критериев в пользу социализма, социалистического хозяйствования, ежедневно звучащих из всех СМИ, я не имел возможности узнать другую точку зрения, основанную на противных, но конкретных экономических выкладках сторонников свободного рынка, которые, как нам представлялось, должны водиться в научной и околонаучной академической среде огромной державы, тем более в ее столице.

Учебный год пролетел незаметно, был полон новых знакомств, и не только в узкоотраслевой среде Министерства рыбного хозяйства СССР. Посещение и изучение Госплана СССР, Министерства финансов, прослушивание лекций академиков Аганбегяна, Шаталина, Велихова, многих других во многом способствовало осмыслению положения в экономике страны, научило отличать часто "зомбированного" идеологического лектора от действительно думающего экономиста. Я научился читать газеты, особенно экономические, и когда в апреле 1985 года я прослушал лекцию Министра рыбного хозяйства СССР Каменцева Владимира Михайловича, я понял, что уже могу различать, где идеология, а где приукрашенная под эту идеологию экономика.

Министр разочаровал меня отрывом его изложения состояния хозяйства от действительности, но говорил он гладко и не с бумаги, чем вызвал восторг у основной части слушателей. И когда прозвучал мой вопрос к нему, его реакция обескуражила меня еще больше, т.к. он ответил не по теме, т.е. он не знал ответа, но догадался, что я один из двух слушателей в Академии от его Министерства. Ничего хорошего мне это не сулило, но еще раз я получил урок общения с высокопоставленными лицами Правительства СССР и понял, какие вопросы надо задавать Министрам в коллективных встречах, а какие вообще не задавать.

В марте 1985 года прошла встреча с Евгением Дмитриевичем Ширяевым, Заместителем Министра, на которой он подробно рассказал, как они, в т.ч. и Н.И. Котляр, начинали осваивать Академию, попав в первый выпуск. Особенно подробно о том, что Н.И. не дали доучиться ВТО-рой год очно: он получил назначение первым замом в ВРПО и второй год, 1979-й, заканчивал уже заочно.

Он как бы намекнул, что такие вещи случаются почти каждый год и почти со всеми и надо быть готовым к такому повороту событий.

В это время (весна 1985 года: смерть очередного Генсека и поиск нового) бурные обсуждения в среде слушателей, в т.ч. и слухов, доносившихся из-за кремлевских стен, из МГК, РК Москвы, о новых течениях, не позволяли сосредоточиться на осмыслении разговора с Е.Д. Ширяевым, и я не понимал еще, что в кадровом ведомстве уже вовсю кипит работа по назначению меня на должность уже летом 1985 года.

За время учебы я единственный раз встречался с Н.И. Котляром по моей просьбе, и было это еще в октябре 1984 года.

Как обычно, говорят, было в Академии, как только слушатели узнавали, что за время учебы можно защитить кандидатскую диссертацию, всех охватывал зуд, и почти 95% слушателей искали руководителей своих тем, сами темы и писали заявления на сдачу кандидатского минимума.

Еще не зная, что это такое и зачем, движимый общим порывом, заявление написал и я, но что-то меня дернуло посоветоваться с Е.Д. Ширяевым. Выслушав мой вопрос по телефону, он, чуть помедлив, сказал, что завтра прилетает Котляр Н.И. на Коллегию и лучше посоветоваться с ним: он пробовал, знает.

Вечером следующего дня я ожидал Н.И. в фойе восточного подъезда гостиницы "Россия", где ему был забронирован номер от Министерства. Увидев меня, он улыбнулся, поздоровался и спросил, что я здесь делаю. Выслушав меня, он расплылся в улыбке еще больше, потом хлопнул меня по плечу и сказал: "Ладно, студент, поговорим. Поднимайся ко мне через 10 минут, а я пока устроюсь и брошу портфель, умоюсь с дороги".

Через 10 минут я постучал в номер, и Н.И. уже без улыбки, предложив сесть, сказал фразу, которая всегда будет незабываема: "Я думаю, что к весне ты сам примешь решение или лучше поймешь, но я уверен, что твой характер, флотская прошлая работа и перспектива, которая откроется после учебы, не имеет ничего общего с научной работой. Если ты хочешь дальше работать, именно работать с флотом, брось эту затею".

Впоследствии я был многократно благодарен Н.И. за то, что он оградил меня от этого "тернистого" пути, и я не стал доктором экономических наук, профессором, действительным членом Академии естественных наук, Академии транспорта России, Инженерной академии, Международной академии информатизации, членом Международного союза экономистов.

Но об этом позже.

Как выяснилось через несколько лет, прошедших после окончания АНХ, кто-то сразу, кто-то позже, но так поступил почти весь наш выпуск 1986 года, и от 95% только самые стойкие, но далеко не самые лучшие члены "директорского" корпуса промышленности СССР дошли до полного или частичного обладания вышеназванными ярлыками, которыми обвешались, натирая паркеты бюрократических домов уже новой России (после 1991 года). Поочередно попадая в правительственные органы последующих 10-15 лет, они со своей одноликостью и шаблонностью в проявлении любви к внешним атрибутам ученого, не сумевшие или не смогшие что-либо уложить внутрь этой упаковки, вели экономику переходного периода к разрухе.

Как и намекал Е.Д. Ширяев еще год назад, в июле 1985 года я был приглашен в отдел кадров Министерства рыбного хозяйства СССР и получил назначение в ВРПО "Дальрыба" заместителем начальника, т.е. замом Котляра Н.И. Так закончились мои студенческие дни в Академии.

25 июля 1985 года я уже был в кабинете Котляра Н.И., где познакомился с его первым замом Москальцовым Ю.И., Антоном Владимировичем Сергеевым. Ю.Г. Орла, главного инженера ВРПО "Дальрыба", я знал раньше как главного инженера ПО "Камчатрыбпром", работавшего еще с моим отцом на восточном побережье Камчатки, в Карагинском районе, п. Анапке.

Разговор был недолгим, но содержательным. Николай Исаакович обрисовал круг моих обязанностей, ввел в текущую обстановку и добавил, как был шутя: "Слышал, что ты хочешь заставить всех в аппарате носить форменную одежду - это неплохо. Но ко мне не при-ставай, я уже пробовал, фигура у меня нестандартная, не подходит. Обещаешь?" "Обещаю", - сказал я, поддерживая как бы общий дружелюбный настрой разговора начальника со своим заместителем.

Этот период работы в аппарате ВРПО "Дальрыба", штабе рыбного хозяйства Дальнего Востока, был самым лучшим и малооблачным периодом работы, т.к. я влился в слаженный и очень профессиональный коллектив, это был, как потом я сам характеризовал, мой последний учебный класс. Первые несколько месяцев Николай Исаакович, мне казалось, обходил острые углы моей зоны ответственности, но при подготовке к осенне-зимнему периоду промысловой навигации в сентябре 1985 года я в полной мере ощутил свои упущения и промахи в руководстве функционально мне подчиненными подразделениями баз флотов и производственных объединений Дальнего Востока. Николай Исаакович указывал на промахи нечасто, всегда корректно и от всей души.

Его манера интеллигентного "раздолбона" уже на второй раз навсегда отбивала охоту встречаться по аналогичному поводу. Мой прежний начальник Потапенко Виктор Петрович тоже был не сахар, и если бы не его школа, я наверняка бы не выдержал той тяжести профессиональной ответственности, которая обрушилась на меня в Дальневосточном штабе рыбного хозяйства. Однако особенность Котляра Н.И. ставить своим заместителям задачи, впрягаясь вмести с ними и одновременно не спуская промахи каждого в отдельности, его притягательная сила убежденности правильного выбора, оставлявшего еще обязательный зазор для индивидуальной инициативы каждого, навсегда оставила след в моей дальнейшей работе и являлась всегда "примерной" схемой поведения с подчиненными и технологией достижения поставленной цели.

Подводя итоги 1985 года, Николай Исаакович как-то очень скромно произнес, что впервые Дальний Восток перешагнул рубеж в 5 млн. тонн улова. Это была, конечно, в первую очередь его большая заслуга.

Памятными остаются факты, связанные с визитом Генерального Секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева летом 1986 года (День ВМФ) и назначениями, последовавшими после этого визита. Первым отбыл в Москву в ранге Министра ММФ Вольмер - начальник Дальневосточного пароходства, и в канун 1987 года, к нашей большой радости и одновременно грусти, нам при шлось проводить Н.И. Котляра в Москву на пост Министра рыбного хозяйства СССР.

Получилась такая история.

Как было принято, заместители всегда собирались утром в кабинете первого зама. Знакомились с обстановкой работы флота независимо от того, праздники или выходные дни.

1 января 1987 года Ю.И. Москальцов не смог найти Николая Исааковича по телефону, и было видно его озабоченность, т.к. такого никогда раньше не было. Мы немного обсудили ситуацию, и тут Юрий Иванович сказал, что надо найти шофера Николая Исааковича - он может знать. Нашли, но тот сказал, что не знает, никуда его не возил, по телефону не разговаривал. Юрий Иванович, зная определенную скрытность старого проверенного водителя, все-таки ему не совсем поверил, а наоборот, какие-то сомнения увеличились, и были ненапрасны: только к

14.00 ему удалось через VIP-зал аэропорта Владивостока (да еще не напрямую, а через знакомых, которые не дежурили в этот день, а те, которые дежурили, ничего не знали) выяснить, что Николай Исаакович улетел утром в Москву.

И тут встал вопрос: зачем?

Все свои поездки Николай Исаакович не скрывал, говорил заранее, просил подготовить материалы. В зависимости от места, куда он летел, мы уже знали, какую подборку документов необходимо сделать.

Обсудив ситуацию, определив ее как необычную, мы разошлись в недоумении. 3 января 1987 года (в выходной день), как всегда, в 9.00 мы собрались у Ю.И. Москальцова, и кто-то спросил о Николае Исааковиче, на что секретарь обыденно сказала, что с 8.00 он в кабинете, работает.

Мы оторопели - значит, приехал.

"А он никуда не уезжал", - сказала секретарь. При этом сделалась такой важной, чтобы мы понимали, что без ее одобрения он как бы и не может никуда уехать. Чуть позже, в кабинете, здороваясь с нами и принимая поздравления с Новым, 1987 годом, Николай Исаакович так же спокойно, ровно улыбался, шутил, и не было видно, что что-то могло произойти за предыдущие два дня.

Мы не задавали ему вопросов о его внезапном исчезновении, он не показывал ничем, что это было, не пытался говорить о новогодних днях, проведенных с внуками. Только перед вылетом в Москву на работу Министром, в прощальный вечер, Николай Исаакович объяснил с извинительным видом, что произошло 1-2 января.

А обстановка скрытности была создана по просьбе заведующего отделом рыбного хозяйства ЦК КПСС во избежание нежелательных и преждевременных толков. "К ее авторству непричастен, - сказал Николай Исаакович, - сам чувствовал себя эти два дня не в своей тарелке, как будто вез патроны через тыл врага". По всему было видно, что эта, созданная кем-то обстановка скрытности его тоже не устраивала, но он был просто высокодисциплинированным человеком.

Так сложилось, что я всегда брал отпуск за неделю до дня своего рождения. Это падало обычно на 10 августа. Так было и в Севастополе, куда по предложению Министра я был направлен в декабре 1987 года начальником ВРПО "АзЧеррыба".

Конечно, отпуск был согласован с Николаем Исааковичем накануне, тогда в коротком телефонном разговоре Министр заикнулся о том, что тоже хочет отдохнуть в августе. Я не преминул пригласить его в Крым. Как всегда, Николай Исаакович чуть помолчал, усмехнулся и сказал: "Посмотрим. Пока!"

Мы еще не предполагали, что скоро встретимся именно в Крыму.

Утро 19 августа 1991 года в Севастополе выдалось удачным, солнечным, прогнозы не предвещали ничего, что могло бы испортить настроение.

Мы с женой, как обычно, встали рано и стали собираться на дачу - утолять откуда-то появившуюся в последнее время жажду строителя, архитектора, землеустроителя, садовника и т.п.: мы собирались на недостроенную дачу, на голый клок выжженной солнцем земли 20х30 метров, которую по нашим, откуда-то взявшимся представлениям мы хотели превратить в сад. Зина варила картошку в мундире, я складывал в корзину лук, чеснок, черный (обязательно) хлеб и воображаемую селедку, которую мы обычно покупали на рынке перед паромом в Артбухте.

Заехали в 8.30 на паром, который вскоре отчалил и пошел на Северную. Не прошли и сотни метров от причала, как меня позвала Зина и сказала, что в Москве заварушка под названием "Заявление ГКЧП". Я вернулся в машину и, прослушав все каналы радио по очереди, составил представление о том, что происходило в это время в Москве. Зина молчала, смотрела на меня и чего-то ждала.

Информация была какая-то разрозненная, мне показалось, несвязанная, какие-то новые фамилии, ранее незнакомые или малознакомые, болезнь Горбачева М.С., не совместимая с выполнением обязанностей Президента страны, а в том, что он крепок и здоров, я убедился около двух месяцев назад, когда присутствовал на Всесоюзном совещании руководителей промышленности СССР. Вменяемые симптомы болезни Президента, да и любого человека, не появляются так быстро. Почему надо ездить по Москве в танке, когда Президент в Форосе, или почему он предварительно не вернулся сам в Москву, чтобы прокатиться на танке? Вопросов было много. Я сказал жене, что курса мы не меняем, то, что мне как начальнику надо сделать, подскажет или сориентирует Министерство. Рыбу ловить мы не перестанем. Флот с районов промысла отзывать нет оснований. Транспорты, следующие в океан и обратно, разворачивать никуда не будем. Ритмичность поставок рыботоваров на рынок в ассортименте, говорю жене: "Ты вчера убедилась сама - в магазине "Океан" 13 видов рыб в мороженом виде, 18 видов консервов и почти 15 видов кулинарных изделий из океанических и морских, речных объектов. Останавливать не намерены, это все скоро пройдет. Успокойся, едем дальше. Если что-то прояснится, в конторе заместители знают, где я нахожусь, сообщат".

Министр был тоже в отпуске. Зная, что и.о. Министра не сделает поспешного заявления без согласования с Министром (где бы тот в отпуске ни находился), и зная Николая Исааковича уже достаточно, особенно по работе в "Дальрыбе" (июль 1985-го - декабрь 1987-го), я был уверен, что, возможно, получу от него информацию, но не в этот первый день, а минимум 20 августа - завтра, потому что он не сделает шага, не разобравшись.

Мне действительно привезли на дачу радиограмму от Министра к обеду 20 августа, но да-тированную 19-м числом, обязывающую дать в Москву ответную телеграмму, поддерживающую действия ГКЧП. Посовещавшись с заместителями, я решил поработать с редактированием ответа в поддержку до завтра (21 августа 1991 года), и они уехали, условившись, что завтра к 10.00 подъедет заместитель по кадрам Сигора Анатолий Иванович и заберет ответ.

Мы простились, но 20 августа после 15.00 я наблюдал интересный эпизод и был уверен, что он связан как-то с происходящим в Москве. В 5 км восточнее по побережью находился военный аэродром ВВС Бельбек. Часто взлетали истребители, и, как правило, взлетали и садились в сторону и со стороны моря (берег в этом месте обрывистый, но ровный, а обратная сторона полосы выходила на горы).

Где-то в 15.00 мы услышали шум приближающегося реактивного самолета прямо над дачей - такого раньше никогда не было. Подняв голову, я увидел Ту-134 на высоте примерно 300 м, явно снижающийся. Он прошел в сторону моря, на видимости развернулся и пошел на посадку на Бельбек. В вечерних новостях я получил подтверждение моей догадки - это была бригада Руцкого и Хасбулатова по вызволению из Фороса Президента страны, а я продолжал ковырять землю и садить фруктовые деревья под руководством жены. Так рыбаки Азово-Черноморского бассейна избежали невольного проявления лояльности к ГКЧП.

Один из капитанов "Югрыбтранссбыта" Лисичкин Виктор Григорьевич позже заключил, что Янаев явно не умеет закусывать, и тем более похмеляться, а таких на флоте не любят. Мои заглубленные сомнения, что Николай Исаакович мог подписать радиограмму, вскоре подтвердились, когда я узнал, как все происходило и кто истинный ее подписант. Нашим фруктовым деревьям уже 15 лет, и труд землеустроителя не прошел даром.

О том, как следственные работники и руководители новой России обращались с Министром, какие хамские вопросы задавали и как комментировали события этих дней, я узнал много позже, и не от Н.И. Котляра - он все держал в себе и никогда не жаловался. Можно только представить переживания Министра, просто преданного делу человека, когда в пылу политических страстей того периода на фоне красующегося Ельцина и открыто унижаемого им Горбачева в политической полемике на каналах ЦТ десятилетиями отлаженный механизм управления рыбным хозяйством начинает останавливаться, и никому до этого нет дела.

В сентябре 1991 года, когда новейший НКВД отстал от Котляра Н.И. и он был освобожден от должности, мне все-таки удалось уговорить Николая Исааковича и Галину Калиниковну приехать в Севастополь - отдохнуть, отключиться, развеяться, осознать произошедшее, определиться с будущим.

Мы их встретили, проводили в гостиницу. Встречались нечасто, обсуждали перспективы работы флота в дальних экспедициях, которые уже оказались без налаженного финансирования, снабжения топливом, транспортного обеспечения.

А того, что мы вообще оставим завоеванные позиции в мировом рыболовстве, и не могли допустить. К концу второй недели Н.И. загорел, приободрился, чуть оттаял, начал чаще улыбаться.

И вот уже позади "Беловежская пуща", и на обломках советского госаппарата строится новая структура управления промышленностью демократической России. Эпоха перемен в самом разгаре. Все в одночасье стали нищими с ваучером в руках. Рыболовный флот, оказавшийся за рубежом, мечется между оставленными районами промысла, моряки - между портами, агента-ми и авиакассами. Никто не знает, почему остановлено МРТО, РМРТО, и уже есть разница между теми рыбаками, которые успели улететь на родину, и теми, кто не смог. Все агенты прекратили оплачивать расходы, верфи заморозили техобслуживание, ремонты.

Это смутное для рыбака время хорошо и правдиво, я бы даже сказал - сострадательно, описал Алексей Колосов (капитан траулера) из Мурманска в своих рассказах.

Я не могу пожаловаться на свою судьбу в этот период, хотя некоторое время между "Беловежской пущей" и мартом 1992 года я часто не находил себе места в кабинете уже тогда концерна "Югрыба" на ул. Людмилы Павлюченко. Я не находил ответа, почему так сразу, резко Правительство потеряло интерес к поставкам рыботоваров, почему по указаниям этого же Правительства в Киеве рвутся межотраслевые поставки ГСМ, маттехснабжения, оборудования и тары, связи, которые еще вчера работали как часы, как кровеносная система. Кто заинтересован в остановке этой десятилетиями налаженной кооперации?

9 марта 1992 года я вернулся в Россию. В это же время силами наших коллег Н.И. Котляр был устроен представителем одной компании в Испании и уехал с женой в Мадрид.

За время его командировки мне удалось дважды посетить их гостеприимный дом в Испании.

Галина Калиниковна не знала, куда нас посадить, как накормить. Она крутилась вокруг гостей и свою радость от встречи с соотечественниками не скрывала. Мы пили вино, много ели, а она еще больше ставила и ставила на стол. Говорили о том, что делается в России, на флотах.

Видно было, что Н.И. пытается через массу вопросов о работе предприятий ухватить истинное представление о происходящем и его не очень устраивала ситуация загранпредставителя, хотя вся квартира была обклеена бумажками с названиями предметов по-испански. Они с женой старались быть более и более полезными для своих, собирая много информации о судостроении, о тенденциях в европейском рыболовстве, поддерживая старые надежные контакты и с поставщиками тарных материалов для одесских и севастопольских консервных плавучих заводов, и с представителями совместного предприятия "Совиспан", консультируя их по широкому кругу вопросов, которые, казалось, никогда не иссякнут.

В январе 1995 года Н.И. встречал нас в Мадриде, куда я прилетал вместе с Тимошенко Сергеем Васильевичем, вице-губернатором Камчатской области, и Малашенко М.И. для ознакомления с лизинговым флотом, представляющим интерес для обновления уже значительно устаревших траулеров Камчатки.

Наша командировка была бы совершенно неудачной и пустой, если бы ее не спланировал и не провел Н.И. Он совершенно не стеснялся, помогая нам. Более того, он считал это своим долгом. Таков был его характер, его понимание.

Уже в это время мы часто узнавали о проблемах с сердцем у Н.И. от его близких. Сам он всегда избегал разговоров о болезнях, а на вопросы отвечал: "Хорошо, нормально", и при этом улыбался.

В начале 1997 года, когда Н.И. с женой уже вернулись в Москву, все чаще поступала информация, что состояние его здоровья требует операционного вмешательства.

После инфаркта в январе 1997 года (третьего) прижало и меня. После консультации с медиками и короткого обследования я принял решение поехать на операцию ОКШ в Финляндию в конце октября.

Так получилось, что Котляр Н.И. уехал в Соединенные Штаты, я - в Хельсинки, а Юрко Владимир Павлович (бывший начальник ВРПО "Каспрыба") - в Санкт-Петербург. Оказались мы в клиниках разных стран в одно и то же время по одной и той же причине.

Знали об операции только то, что за год до этого московские хирурги с консультацией ведущего кардиохирурга Америки сделали успешную операцию ОКШ Президенту России Ельцину Б.Н. и что для этого потребовалось специальное импортное оборудование.

По времени моя операция была второй, после Н.И. в Америке. Еще до моего отлета в Хельсинки Н.И. дважды звонил мне домой, и видно было, что успокаивал, успокаивал, как мог, и я его тоже. Первой, кого я увидел, когда открыл глаза через сутки после операции, была моя Зина, которая, почему-то плача при этом, смогла улыбнуться. Буквально через 2-3 часа был звонок Н.И. из далекой Америки, который в своей манере доброжелательности и внимания сказал: "Ну что я тебе говорил! Все нормально, и мы еще при встрече по чарке двинем!"

Я узнал впервые, что такое поддержка близких и друзей, и, может быть, тоже впервые в душе я понял истинное ее место в широкой гамме человеческих ценностей.

Позже, в Москве, мы узнали, что операция Владимира Павловича Юрко оказалась неудачной и от нас ушел человек широкой души, многосторонних способностей, крупный руководитель и товарищ с завидной способностью располагать к себе людей, обладающий уникальным чувством юмора, человек нашего круга и эпохи.

До последних своих дней (осень 2003 года) Николай Исаакович переживал кадровую и организационно-структурную чехарду в рыбном хозяйстве страны, не переставая удивляться национальной глупости, лености и недальновидности поочередно меняющихся лидеров рыболовства России. Он никогда не ерничал, не злорадствовал, а искренне и глубоко переживал. Он оставался таким же открытым, доступным и доброжелательным к своим коллегам, и они использовали любую возможность увидеться с ним на Сретенском бульваре, в офисе приморского колхоза "Восток-1", где он работал до последних дней, или пообщаться на аукционах, куда по воле Г. Грефа попали рыбаки в 2001-2003 годах.

Помню, как каждый аукцион то один, то несколько бизнесменов из приморских областей, со всей России просили меня сфотографировать их с Котляром Н.И. в компании, и я никогда не отказывал им в этом, потому что сам хотел сохранить отпечаток событий, не описанных никем, центростремительных природных и человеческих духовных явлений, притягательных полей этого человека.

На 40 дней кончины Н.И., сидя в углу за столиком в кафе в кругу его семьи, друзей, коллег, немного загрустив от произносившихся со всех сторон воспоминаний, я отчетливо услышал его тихий и спокойный голос, отдающий распоряжения по оказанию аварийной помощи рыбакам бездыханного траулера в сумасшедшем Беринговом море декабря 1979 года, силу убежденности и человечности которого не смог забить даже свист беринговоморского норд-оста.

Я четко осознал, что ушел мой Учитель, а с ним - целая эпоха российского рыболовства, эпоха, благодаря которой мы осознавали себя частью мировой рыболовной державы.